Из истории депортации в Казахстан
Е.М. Грибанова
Кандидат исторических наук
А.С. Зулкашева
Вышла в свет первая книга серии документальных сборников «Из истории депортации в Казахстан», осуществляемой Архивом Президента Республики Казахстан совместно с Центральным государственным архивом РК. Первый сборник документов охватывает период 1930-1935 годов (Алматы, Lem, 2012. Ответственные составители – Е.М.Грибанова, А.С.Зулкашева, составители – Г.М.Каратаева, Н.П.Кропивницкий, Г.Н.Мурзатаева, Е.В.Чиликова).
В мае 2010 года в Астане под эгидой Ассамблеи народов Казахстана и Информационно-аналитического центра по изучению общественно-политических процессов на постсоветском пространстве МГУ им. М.В.Ломоносова состоялся форум историков стран СНГ «Память во имя будущего». Было признано необходимым объединение интеллектуальных усилий для систематического и комплексного изучения нашего прошлого и настоящего, полного общих побед и трагических событий. Символично, что это мероприятие было проведено в канун Дня жертв политических репрессий, в год 80-летия создания Карлага.
В рамках форума Президент РК Н.А.Назарбаев встретился с группой его участников, с потомками репрессированных, а также учеными-историками. Президент рассказал о том, как в Казахстане бережно хранят память о тех трагических событиях и временах. Не для того, чтобы бередить раны и копить застарелые обиды. Это нужно нам всем, отметил Президент, чтобы восстановить историческую правду и справедливость, предостеречь наших потомков от повторения трагедий, передать им эти уроки истории, заветы дружбы и солидарности.
В день открытия форума прошла презентация документального фильма, снятого в рамках осуществления международного проекта по депортированным в Казахстан народам (1930–1950 гг.). Цель проекта – сбор ретроспективной информации у непосредственных участников событий, отдалённых от ныне живущих многими десятилетиями. Это позволило собрать уникальную документальную коллекцию интервью, собранных в 13 странах. Над проектом работали специалисты из Казахстана, Российской Федерации, Армении, Азербайджана, Беларуси, Кыргызстана, Молдовы, Узбекистана, Таджикистана, США, Германии, Польши и Турции. Широкая география респондентов объясняется тем, что многие из депортированных граждан впоследствии покинули пределы республики, однако не забыли о пребывании в Казахстане. История отдельной семьи в контексте истории «наказанных народов» стала фактором формирования общенациональной памяти.
Но мемуары – только один из документальных пластов. История депортаций отражена и в многочисленных официальных документах, сохранившихся в государственных архивах республики. Пока широкому кругу общественности знакома лишь незначительная часть из них. Собранные все вместе и опубликованные в одном издании, эти документы могли бы быть бесценным источником для исследователей, стремящихся детально реконструировать прошлое, чтобы извлечь из него уроки, проанализировать причины трагедии народов СССР, освоить уникальный опыт выживания наших предков и отдать дань памяти и уважения безвинно загубленным. Этим руководствовались составители, принимаясь за данный труд.
ПРЕДШЕСТВОВАВШИЕ
ИЗДАНИЯ И ИССЛЕДОВАНИЯ
Книга «Из истории депортации в Казахстан. 1930-1935 г.г. Сборник документов» задумана как первая в серии документальных сборников, посвященных принудительным перемещениям советских граждан в период с 1930 г. по 1951 г. В серии предполагается документально осветить формирование и укрепление режима «спецпоселений» в системе Гулага, проблемы обустройства депортированных в республике, использования подневольного труда, изменения юридического статуса, освобождения из разряда «спецпереселенцев» некоторых категорий граждан и выезда их за пределы Казахстана в послевоенные годы.
История депортаций, в первую очередь этнических, уже представлена в археографической продукции Казахстана. Речь идёт не только о сборниках по истории немцев, поляков, чеченцев и ингушей, подготовленных АП РК самостоятельно или в партнёрстве. Этим изданиям предшествовали или осуществлялись параллельно с ними многие другие, большой частью представляющих смешанный жанр: сборники авторских статей или монографические исследования, сопровождающиеся публикацией документов [1]. С учётом долгое время существовавшего вакуума вокруг названной проблемы стремительность в подготовке этих трудов вполне объяснима. Но она, несомненно, отрицательно отразилась на археографическом качестве опубликованных неспециалистами изданий и уже в настоящее время не может удовлетворить возросшие требования исследователей данной проблемы. Этнические депортации были продолжением репрессивных мер государства по отношению к населению. Не углубляясь в историю вопроса, поскольку репрессии были неотъемлемой частью борьбы большевиков за власть, а исследуемая тема ограничена географически, отметим, что первые крупные партии насильственно переселенных в Казахстан и из Казахстана относятся к тому времени, когда советское государство, стремясь к модернизации сельского хозяйства, начало массированное наступление на самую значительную часть населения – крестьянство.
Поскольку предложенный вниманию читателей сборник охватывает период с 1930-х гг. и касается проблем коллективизации, необходимо упомянуть двухтомник «Коллективизация сельского хозяйства Казахстана (1926 – июнь 1941 гг.» под редакцией А.Б.Турсунбаева (Алма-Ата: «Казахстан», 1967). Коллективизация в нём представлена в соответствии с идеологическими установками советского государства, исходя из которых осуществлялся отбор документов для публикации: постановления центральных и местных властей, руководящие указания, отчеты, материалы газет. В определенной степени они воссоздают картину происходившего, но однобоко, вычленяя в первую очередь позитивные, с точки зрения власти, перемены. Как сказано в предисловии: «Социалистическая реконструкция сельского хозяйства меняла социальный облик деревни. Наступил исторический момент ликвидации последнего эксплуататорского класса в ауле и деревне на основе сплошной коллективизации. [...] Документы свидетельствуют, что, выселяя кулаков и баев за антисоветскую деятельность, государство вместе с тем заботилось об их трудоустройстве на новых местах, перевоспитании их в труде». Не умаляя значения сделанного предшественниками, отметим, что сборник был призван на документальной основе еще раз подтвердить добровольность коллективизации и ее прогрессивное значение.
Документальное освещение история коллективизации в Казахстане продолжилось в 1990-х гг. в двух сборниках [2]. Их составители, как и авторы трудов по этническим депортациям, основной задачей считали заполнение информационных лакун. Самой грандиозной из них являлась тема голода, т. к. в его эпицентре в разных регионах СССР в исследуемый период оказалось 50 млн. чел. Жертвами его стало не менее 7 млн. чел. [3]. По количеству погибших лидировали такие регионы, как РСФСР, в составе которого находилась КазАССР, и Украина. Для казахов, потерявших около 40 % своего этноса, голод оказался национальной трагедией. В упомянутых сборниках опубликовано 102 документа. Они не исчерпывают тему. Поэтому следует назвать серийное издание «Голод в СССР. 1929 – 1934 гг.», готовящееся в рамках международного проекта Федерального архивного агентства Российской Федерации. Он осуществляется коллективом историков и архивистов России при участии их коллег из республик Казахстан и Беларусь. Цель проекта – предоставить в распоряжение исследователей полноценную источниковую базу, позволяющую изучить причины и масштабы, региональные особенности и последствия великой трагедии народов бывшего СССР. В серии публикуются документы из центральных и региональных архивов России, Казахстана, Беларуси, в большинстве своем ранее не доступные широкой общественности. Первый том в двух книгах уже издан [4].
Для темы «раскулачивания» в качестве объекта самостоятельного серьёзного исследования в 1990-е гг. ещё не пришло время, хотя и забытой она не была. Благодаря усилиям потомков репрессированных, а также некоторых учёных прошёл ряд мероприятий, результатом которых стал сборник, состоящий в основном из воспоминаний детей раскулаченных [5].
В последние 15–20 лет исследователи Российской Федерации проделали колоссальную работу по подготовке серий сборников, касающихся массовых политических репрессий, к каковым относятся и депортации: Спецпереселенцы в Западной Сибири в 4-х томах; Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание в 5-ти томах; История сталинского Гулага. Конец 1920-х – первая половина 1950-х гг. в 7-ми томах. [6]. В этих изданиях рассматриваются не только ранее неизученные аспекты насильственных перемещений и понятийного аппарата, но и выделяются характерные особенности процесса, освещаются вопросы юридического статуса различных категорий спецпереселенцев и т. д. В частности, дается определение понятия депортации, или насильственной миграции, как одной из форм политических репрессий, предпринятых государством по отношению к своим гражданам или подданным других государств с применением силы или принуждения.
В СССР депортации как репрессивные меры имели специфические особенности. Во-первых, они являлись административными или внесудебными. Во-вторых, носили контингентный характер,отвечающий заданным сверху критериям, т. к. направлены были не на конкретное лицо, не на индивидуального гражданина, а на целую группу лиц (в т. ч. и целый народ). Решения о депортациях, как правило, принимались центральными властями СССР в основном по инициативе органов ОГПУ–НКВД–КГБ. Это ставит депортации вне компетенции и правового поля советского судопроизводства и резко отличает систему спецпоселений от системы ИТЛ и колоний. В-третьих, их отличала установка на вырывание масс людей из устоявшейся и привычной среды обитания и помещение их в новую, непривычную и, как правило, рискованную для их выживания среду [7].
Депортации в Казахстан отражены в документах этих изданий, но обобщающей картины ситуации в регионе они не дают. Хотя в приведенных данных о количестве спецпереселенцев в Казахстане всё же можно проследить определенные тенденции. Изменяется состав депортированных: первоначально массовые депортации кулачества начала 1930-х гг., т. е. интернациональные социальные группы; затем этно-социальные депортации, начиная с середины 1930-х гг. (так называемая «зачистка» внешних границ СССР), переход к тотальным депортациям как отдельных этнических групп, не имевших собственных государственных образований на территории СССР, так и целых народов и ликвидации их национальных республик.
Депортации, как массовое явление, стали неотъемлемой чертой советской системы. Происходят изменения в структуре ОГПУ-НКВД-МГБ-МВД, обусловленные необходимостью обустройства миллионов депортированных граждан в местах вселения. Впервые административные органы столкнулись с этой проблемой в результате реализации кампании по ликвидации кулачества. Именно с «кулацкой ссылкой» связано создание особого режима «спецпоселения», режима, определявшего жизнь миллионов советских граждан.
СОЦИАЛЬНЫЕ ДЕПОРТАЦИИ 1930-Х ГГ.
В настоящее время уже имеется ряд исследований, в которых дан всесторонний анализ процессов, протекавших в советском государстве в конце 1920-х гг., в том числе причин свертывания НЭПа и курса на ускоренную коллективизацию сельского хозяйства. Резюмируя выводы современных ученых, отметим следующее. В начале 1928 г. группа сталинских соратников, несмотря на сопротивление небольшого количества руководителей во главе с Н.И.Бухариным, решила вернуться к насильственным методам политики, направленной против крестьян. Намечалась перспектива ускоренной индустриализации страны. В этих условиях коллективизация должна была обеспечить рост сельскохозяйственного производства и его товарности. Но при ликвидации рыночной экономики крестьяне не могли более существовать в качестве независимых мелких производителей. В то же время государству необходимы были регулярные поставки сельскохозяйственных продуктов для обеспечения городского населения и финансирования индустриализации. В 1930 г. был запланирован экспорт в Западную Европу свыше 5 млн. т зерна, вырученные деньги предполагалось использовать для развития промышленности. Коллективизация также должна была способствовать усилению политического контроля над деревней и принудить крестьян воспринять советский строй. Цель экономическая сопутствовала цели политической. Раскулачивание, таким образом, становилось неотъемлемой частью коллективизации. Одновременно с широкой кампанией экспроприации необходимо было нейтрализовать возможное сопротивление наиболее экономически активной и политически опасной части крестьянства [8].
Касаясь проблемы «кулацкой ссылки» в Казахстане, составители настоящего сборника стремились продемонстрировать на документальной основе процесс раскулачивания, осуществляемый как с помощью экономических санкций, так и с применением внесудебных репрессивных мер по линии ОГПУ. Представляет интерес и организация самого процесса «ликвидации баев и кулаков» на территории республики со стороны руководящих партийных и советских органов, степень подготовленности этого мероприятия на всех уровнях, реальное воплощение его в жизнь. Несмотря на то что в сборник включены директивы руководящих органов республики, информационные сводки ПП ОГПУ по Казахстану и другие документы, в имеющейся источниковой базе существуют значительные и, по-видимому, невосполнимые пробелы. Речь идёт о документах наркоматов земледелия и финансов КАССР, его региональных отделениях. Из них можно было бы сделать более или менее верифицированный вывод об удельном весе кулацких и байских хозяйств в Казахстане в 1929-1930 гг. В настоящее время специалисты опираются на данные ЦСУ СССР на 1929 г., по которым доля кулацких дворов по стране в целом была чуть выше 2 %. При этом количество подлежащих раскулачиванию крестьянских хозяйств определялось в пределах 3–5%. Если первая цифра верна, следовательно, 3 % «кулаков» доверено было определять тем, кто проводил раскулачивание [9].
Документы 1930 г. показывают, насколько не подготовлена была кампания по массовой коллективизации в Казахстане и по ликвидации бая и кулака. Особенно очевидно это в отношении полукочевых и кочевых районов. Если в станицах и переселенческой деревне имелся предварительный опыт кооперации хозяйств, то к казахскому аулу еще не до конца проработанный устав земледельческой сельхозартели был не применим. Здесь действовали собственные принципы ведения кочевого скотоводства. Исключение из этой системы ключевой фигуры – крупного бая привело за короткий срок к подрыву хозяйства аула, уничтожению его.
Почему же задача ликвидации кулачества, особенно «контрреволюционного актива», стала настолько актуальной в этот период? Ответ очевиден: поворот к силовым методам решения проблемы обеспечения сельскохозяйственной продукцией страны породил новую волну крестьянских выступлений на всей территории СССР. Уже осенью 1929 г. на территории КазАССР проходят выступления, направленные против политики властей [10].
Имелись и другие причины проведения политики раскулачивания. 27 июня 1929 г. правительство СССР приняло решение, определившее дальнейшее развитие системы принудительного труда. Согласно этому постановлению, все заключенные, осужденные на срок более трех лет, должны были переводиться в трудовые лагеря для освоения природных богатств восточных и северных регионов страны. В условиях пятилетнего плана вопросы распределения рабочей силы приобрели особое значение. Руководитель ОГПУ В.Р.Менжинский и его заместитель Г.Г.Ягода вполне осознавали эту задачу. С лета 1929 г. был разработан план «колонизации» Нарымской обл. и Западной Сибири. Основные стратегические планы по раскулачиванию были приняты в соответствии с конкретными задачами. Считалось, что таким образом можно решить две задачи: нейтрализовать сопротивление крестьян коллективизации, устрашив их перспективой лагерей, и одновременно освоить большие труднодоступные пространства страны, заселив их принудительной рабочей силой [11].
Политика «ограничения» кулака началась с разработки ряда правовых актов. В законе о Едином сельскохозяйственном налоге, принятом 21 апреля 1928 г., был введен индивидуальный порядок обложения кулаков и наиболее зажиточной части середняков. В постановлении СНК СССР от 21 мая 1929 г. «О признаках кулацких хозяйств, в которых должен применятся Кодекс законов о труде» перечислялись типы хозяйств, отнесенных к кулацким. На основании этого постановления принимались соответствующие документы на местах. Выявленная в фондах АП РК памятка о признаках кулацко-байских хозяйств содержит 14 признаков, при наличии одного из них хозяйство привлекалось к индивидуальному обложению (примеч. № 2). Под этот перечень можно было подвести всю зажиточную часть сельского населения. Таким образом, отмененные в 1930 г. раздел VII – «Аренда земли трудового пользования», раздел VIII – «О наемном труде в сельском хозяйстве» постановления ЦИК СССР «Общие начала землепользования и землеустройства» лишь зафиксировали сложившееся на практике положение [12].
В этот период, что отражено и в документах сборника, зафиксировано ставшее распространенным явление – объявленные «кулацкими» хозяйства становились объектом разорительных новых норм обложения. Им в первую очередь вручались «твердые задания» по хлебозаготовкам, невыполнение которых грозило увеличением этих заданий в пятикратном размере и тем самым полной ликвидацией хозяйства. Это приводило к фактическому раскулачиванию и так называемому самораскулачиванию, поскольку ведение хозяйства становилось нерентабельным (см. документ данного сборника № 43). Учитывая результаты грабительских заготовительных кампаний 1928/29 гг., в ходе которых были осуждены тысячи людей, в 1929 г. процесс самораскулачивания принял массовые формы на всей территории СССР. Ликвидировались зажиточные хозяйства, многие крестьяне уходили в город, на стройки и т. д.
В соответствии с данными по хлебозаготовкам 1928/29 гг. в Казахстане: было привлечено к ответственности 8936 хозяйств, штрафов было присуждено на сумму 4 721 474 руб., конфисковано имущества на сумму 1 230 013 руб., хлеба – 540 035 п., скота – 4563 гол., предприятий и строений – 55. В административном порядке привлекли 3128 хозяйств на сумму 1 225 583 руб. штрафов или 386 руб. на хозяйство. По хлебозаготовительной кампании 1929/30 гг. было подвергнуто административным взысканиям 19 239 чел., осуждено по суду 14 056 чел., в том числе кулаков – 6485 чел., зажиточных – 4108 чел., середняков – 1841 чел., бедняков – 575 чел., прочих –1069 чел., взыскано штрафов – 13 208 699 руб., конфисковано хлеба 82 799 пуд. За террористические акты было привлечено – 113: из них кулаков – 63, зажиточных – 29, середняков – 19, бедняков – 10, прочих – 1. За контрреволюционную агитацию (по 7 округам): осуждено – 290, из них кулаков – 91, зажиточных – 67, середняков – 107, бедняков – 57, прочих – 18 чел. [13].
Иными словами, к моменту «ликвидации кулака и бая» многие хозяйства уже были уничтожены. Составители располагают данными о количестве конфискованного у байских хозяйств сельхозинвентаря и прочего имущества по 10 округам и 3 районам Актюбинского округа (без Кзыл-Ординского округа) на май 1930 г. [14]. Они не являются полными, однако очевидно, что наибольшее количество среди конфискованного имущества состояли дома, юрты и прочие жилые помещения. Возможно также, что в этот список многое не попало, учитывая уровень откровенного мародерства при конфискации, что следует не только из документов данного сборника, но и российских изданий. Однако само перечисление имущества и сельхозинвентаря не говорит о большом материальном достатке граждан, подвергшихся конфискации. Таким образом, подтверждается тезис о том, что официальная кампания обрушилась в значительной степени не на действительные, а на бывшие байские и кулацкие хозяйства.
Анализ документов сборника за 1930 г. позволяет уяснить картину происходившей трагедии. В постановлении ЦК ВКП (б) от 5 января 1930 г. (№ 1) «О темпах коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству» констатировалось: «Все намеченные планами темпы развития коллективного движения превзойдены. […]. Таким образом, мы имеем материальную базу для замены крупного кулацкого производства крупным производством колхозов, мощного продвижения вперед по созданию социалистического земледелия, не говоря уже о совхозах, рост которых значительно обгоняет все плановые предположения.
Это обстоятельство, имеющее решающее значение для всего народного хозяйства СССР, дало партии полное основание перейти в своей практической работе от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике ликвидации кулачества как класса».
Официальное постановление ЦИК и СНК СССР «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством» было принято 1 февраля 1930 г. В постановлении определялись контингенты репрессируемых (разделение кулачества на 3 категории, в зависимости от которой граждане подвергались аресту, помещению в лагеря и, в особых случаях, приговаривались к высшей мере наказания, т. е к расстрелу, либо высылке в отдаленные районы, или выселению за пределы колхозного землепользования), процедура конфискации имущества и др.
Казкрайком ВКП (б) уже 22 января утвердил Комиссию по подготовке мероприятий к осуществлению ликвидации кулачества как класса в составе И.Курамысова, А.Р.Альшанского, А.Асылбекова. Было решено придать её работе «строго конспиративный характер» [15].
Основной упор по ликвидации «контрреволюционного актива» возлагался на органы ОГПУ. По линии партийных и советских органов предусматривалось создание «троек» (примеч. № 9) по проведению этой кампании, мобилизация актива, выделение специальных средств на закупку оружия для комотрядов, подготовка арестных помещений и т. д. В приказе ОГПУ № 44/21 «О ликвидации кулачества как класса» от 2 февраля 1930 г. были уточнены организационные моменты (№ 13). Учитывая, что репрессивные акции проводились в отношении крестьянства, а основную массу рядовых военнослужащих составляли выходцы из крестьян, в приказе подчеркивалось: «Части Красной армии к операции ни в коем случае не привлекать. Использование их допускается только в крайних случаях, при возникновении восстания; по согласованию с краевыми организациями и РВС – ПП ОГПУ организовать там, где недостаточно частей войск ОГПУ, – в скрытом виде войсковые группы из надежных, профильтрованных особо органами ОГПУ частей Красной армии» [16]. Именно такая группа действовала в КазАССР при подавлении восстаний в национальных районах (№ 125).
Из документов сборника видно, что при определении процентного соотношения количества байских и кулацких хозяйств руководство Казкрайкома ВКП (б) исходило не из данных, которые должны были бы предоставлять земельные и финансовые органы края, а из ориентировочных цифр, спущенных ЦК ВКП (б). Принцип квот, присущий всем директивным документам (Политбюро, ЦИК, СНК, ОГПУ), был характерной особенностью советской бюрократической машины. «Примерные лимиты» на аресты кулаков, депортации по регионам «спускались» в республики. Эти цифры повергались корректировки на местах (по принципу «встречного плана») и существенно завышались. Поэтому во многих протоколах Комиссии Казкрайкома ВКП (б) неоднократно подчеркивалось, что цифры по разным категориям раскулачиваемых являются «предельными» и увеличению не подлежат (№ 59). Однако на местах, несмотря на указания сверху, вал «раскулачивания» набирал обороты (№ 91, 96 и др.).
В материалах к докладу секретаря Казкрайкома ВКП (б) Ф.И.Голощекина на 7-й краевой партийной конференции в июне 1930 г. приводится следующая статистика: «При конфискации полуфеодалов мы вытеснили 700 полуфеодальных хозяйств, передав индивидуальным бедняцко-середняцким хозяйствам и колхозам 125 млн. голов скота, в переводе на крупный. Нашей налоговой политикой в течение этих двух лет мы взяли с кулацко-байского элемента, в порядке повышения шкалы и индивидуального обложения, с 53 900 хозяйств (4,03% к общему числу хозяйств в крае) – 14 171 600 руб., или, по отношению ко всему с-х налогу, – 34,7%, а в этом году с кулацко-байских хозяйств будет взято 42,5% » [17].
Возникает вопрос, если к июню 1930 г. в районах сплошной коллективизации раскулачивание уже было проведено, кем и каким образом была определена сумма в 42,5 % всего налогообложения за счет кулацко-байских хозяйств при реальном их сокращении? Если при этом учесть, что «перегибы» в отношении середняка в налоговую кампанию 1929 г. были явлением повсеместным [18], цифра в 4,03 % кулацко-байских хозяйств по краю представляется сомнительной.
Процитируем высказывание пред. СНК КАССР У.Исаева на заседании бюро Казкрайкома ВКП (б) 28 мая 1930 г., на котором обсуждалась новая инструкция НКФ РСФСР о порядке обложения:
«У нас по двум вопросам разногласия с НКФ РСФСР. Мы приняли в общем: облагать в общем порядке раскулаченных в порядке сплошной коллективизации, а остальных облагать под знаком этого и прошлого года. Теперь нам предлагают – не только кулаков, раскулаченных в порядке сплошной коллективизации, но всех раскулаченных в каком угодно порядке, если они потеряли свои эксплуататорские признаки. Не знаю, чем они в данном случае руководствуются […].
Инструкцией мы только запутаем. Чего мы хотим и какая есть опасность? Некоторые говорят – у нас не будет индивидуального обложения. В этом ли опасность, что не будет налогов? Если мы примем такую зверскую формулировку, то будут облагать середняков и опять будут перегибы. Они уже есть в Каркаралинском округе, там они насчитали 14 % кулаков в одном районе. С другой стороны, скажут – мы всех раскулачили, у нас никого нет» (№ 122).
Что творилось на местах при проведении коллективизации и раскулачивания, показано в документах: сводках ОГПУ, «письмах с мест» (это особенно ценные документы, т. к. их авторы – коммунисты, приверженцы советской власти – не могли не видеть творимых беззаконий), материалах правительственных комиссий и т. д.
Именно проводимая политика насильственной коллективизации, произвол в отношении тех, кто подпадал в разряд кулака и бая, породили волну выступлений.
Трудно заподозрить в сочувствии к повстанцам командный состав 11-й краснознаменной кавалерийской дивизии, проводившей спецоперации по ликвидации протестного движения в Казахстане в марте – мае 1930 г. Его донесение свидетельствует о трезвом взгляде на ситуацию и о недоумении, вызванном противоречащими одна другой директивами местных партийцев: «Челкарский РК ВКП (б) в своей январской директиве ставит задачу коллективизировать 100 % батраков, 75 % бедняков и т. д. Всего коллективизировано в 1930 г. – 54 %, тогда как в 1929 г. коллективизировано 0 %. Иргизский р-н в течение 4-х дней довел коллективизацию до 70 %. При принудительной коллективизации обобществлялся весь скот и запрещался его убой, тогда как главной пищей кочевника является мясо, следовательно запрещением убоя скота кочевники-скотоводы обрекались на голодовку. При сборе семфонда допускался сбор зерновых культур там, где никаким посевом не занимаются, причем скотоводы (в том числе середняки, бедняки) вынуждены были продавать скот и покупать семена для выполнения обязательств по семфонду, а так как продажа скота запрещена, то у продавших скот конфисковали имущество (из выступления члена Аральского райкома). Это ставило население в безвыходное положение […].
Администрирование, командование, запугивание достигло таких размеров, что часть бедноты и середняков не могла отличить выходки отдельных представителей власти от старых царских чиновников. До сих пор нередко можно видеть, когда бедняк, обращаясь к советскому работнику, унижается перед ним, так же как он унижался перед царским чиновником (низкие поклоны и т. п.) […].
Местное население, особенно отдаленных аулов, о сущности советской власти, о партии, о ее политике имеет весьма смутное, а в некоторых случаях прямо-таки превратное представление. Так, например, слово «социализм» некоторыми понимается как немедленное, всеобщее, равное распределение. «Коммунист» – человек, все отбирающий, «колхоз» понимается как организованное всеобщее отчуждение и снесение всего в кучу, обрекающее кочевника-казаха на голодание. Советская власть – это власть, которая все отбирает и т. п. […]» (№ 125).
В этом документе приведено письменное заявление, сделанное представителями мятежников, которое сводилось к следующим основным моментам:
«1. Вернуть неправильно конфискованное в 1928 г. имущество у середняцкого населения.
2. Свобода религии, вернуть мечети, не препятствовать духовенству, проводить религиозные мероприятия, не препятствовать религиозному учению детей.
3. После конфискации крупных баев был декрет, больше конфискации не проводить, но это продолжается по отношению середняков, мы требуем это прекратить.
4. Колхозы добровольно.
5. Вопросы классового расслоения в степи не проводить единолично и не посылать для этого комсомольцев, а разрешать эти вопросы общим собранием аула.
6. Налоги брать соответственно количеству имущества. Не сеющего не облагать хлебом».
Цитата точно отражает положение аула в этот период и подтверждается данными из других документов сборника. Учитывая проводимую в этот же момент политику «оседания», весь комплекс «мероприятий» советской власти не мог не привести к национальной трагедии. И хотя здесь повторяется обязательный рефрен о «байско-кулацком» влиянии, сами факты говорят об отсутствии каких-либо продуманных действий как со стороны республиканских властей, так и полной неподготовленности низового партийно-советского аппарата к кардинальным реформам.
Каким образом коллективизация и раскулачивание проходили на селе и в деревне, видно из документов сборника, в частности в обращении рядового исполнителя «воли партии». «Первое, неужели вы, сидящие там сверху, допускаете до того, чтобы вашими уполномоченными применялись колчаковские методы репрессивных мер по отношению крестьянства, неужели вы посылаете их затем, чтобы они избивали нас лишь за то, что мы хлеба, которого нет совершенно у бедняка, но и у тех, кого мы считали кулаками, хотя ты и сам знаешь, какие в Рясском кулаки [не можем сдать]. А вот уполномоченные не останавливаются ни перед чем, создали в поселке три комсода или три трибунала и работают ночью, в первом делают допрос с пристрастием, во втором раздевают донага, выводят голых на снег и всячески подвергают пыткам, как стрельбой по воздуху, освещением перед глазами электрическим фонарем, а в третьем и последнем тут проходит «молотьба». […] И так проходит работа крестьянства по подготовке к посевкампании.
Народ забит, запуган, наэлектризован, каждый дышит ненавистью к таким работникам. Посевкампания сорвана полностью потому, что нет хлеба, а хотя такового и дадут, то некому будет сеять, ибо народ от такой работы разбежался во все стороны, как свиньи в дождь. Остались в поселках одни бабы, и тех всю ночь гоняют по комсодам, подходя к ним с разными гнусными предложениями. Больше тридцати человек рясских бросили семьи на произвол судьбы и скрылись, куда, неизвестно. […]» (№ 78).
Такое положение с проведением коллективизации было характерно для всех регионов СССР. В Казахстане это положение обострилось, как уже было отмечено выше, кадровым голодом. Направление в районы сплошной коллективизации определенного количества уполномоченных из числа 25-тысячников (в основном кадровых рабочих) в помощь низовым организациям проблем не решало. Их реальная деятельность далеко не всегда соответствовала её идеологической интерпретации. В сборнике представлен документ о настроениях 25-тысячников, в котором оно характеризовалось как упадническое. Определённая часть представителей рабочего класса «отмечена безавторитетностью среди колхозников», неэтичным поведением. Имелись случаи самовольных выездов из колхозов (№ 112). В фондах АП РК имеются и другие аналогичные документы, например, один из 25-тысячников совершил «самострел» и причинил себе увечье, а затем обвинил двух граждан в совершении против него террористического акта. Обвиняемые были преданы суду, осуждены, и только позже подробности дела раскрылись. Причина «самострела» – возможность выехать из Казахстана. (По этическим соображениям составители воздерживаются от опубликования документов подобного рода.)
В документах сборника отражена та предварительная, чисто бюрократическая работа по определению «контингентов», условному разделению их на группы, маршруты следования и т. д. Как на самом деле проходила отправка выселяемых, в т. ч. и в северные регионы СССР, можно отследить по телеграммам и сводкам ОГПУ (№ 62 и др.). В задачу ОГПУ в этот период входила только отправка контингентов к местам вселения. Первоначально предполагалось, что на местах их обустройством будут заниматься местные органы власти, а также те предприятия и организации, в чье ведение направлялись раскулаченные. Однако эти расчеты не оправдались. Повсеместно выселенные, страдая от голода и холода, предпринимали попытки бегства, а в отдельных случаях и самоубийства (№ 59, 119 и др.). Особенно остро стоял вопрос с распространением эпидемических заболеваний и связанной с ней высокой смертностью, особенно среди детей. Когда положение с выселенными крестьянами стало катастрофическим, началось создание правительственных комиссий (№ 69, 103, примеч. 23). «Эта запоздалая реакция полностью отражала общую ситуацию в политико-административных сферах того времени. Высокопоставленные политические руководители, так же как их подчиненные на региональном и местном уровне, не приобрели еще способности предвидеть последствия своих решений» [19].
В сборнике даны ориентировочные цифры ликвидации кулацких хозяйств по районам, результаты высылки, а также цифры предполагаемого вселения кулаков в Казахстан. Насколько они отражают реальную картину, сказать трудно. Число предполагаемых к выселению граждан не соответствовало их реальному количеству. В местах вселения в первые годы «кулацкой ссылки» отсутствовал налаженный учет. Даже если известно количество депортированных, далеко не факт, что в дальнейшем они находились на спецпоселении. Сложность подсчётов этого контингента – следствие и общей ситуации в государстве в начале 1930-х гг. Являясь наиболее уязвимой частью населения, переселенцы в большей степени пострадали от голода и эпидемий. Именно среди насильственно переселенных крестьян был наибольший процент смертности. Многие бежали из мест ссылки, поскольку жесткий контроль проживания в местах вселения в это время еще не был налажен. Например, количество расселенных в Южном Казахстане в январе 1933 г. «кубанцев» (10 766 чел.) к 1 июля сократилось на 40 %, в основном за счет побегов (20 %) и смертности (17 %) (№ 277).
Историки с определенными оговорками оперируют следующими цифрами: внутри Казахстана депортациям было подвергнуто 6765 семейств, а из республики вывезли 5500 семейств. Поселки, предназначенные для расселения семей байства и кулачества 3-й категории, были ликвидированы летом1932 г., что, несомненно, является следствием голода. Одно из решений того периода гласило: «Считать целесообразным по усмотрению обкомов и местных органов ОГПУ возвращение из кулацко-байских поселков внутрирайонного расселения в места своего прежнего жительства нетрудоспособных, особенно стариков и детей» (№ 231).
Количество высланных в Казахстан крестьян за 1930–1933 гг. составило 317 тыс. чел. Спасаясь от раскулачивания, сюда бежали из приграничных районов ещё 150–175 тыс. семей. По концентрации депортированных крестьян Казахстан оказался на третьем месте после Урала и Сибири [9]. Так же сложно определить и национальный состав насильственно переселяемых крестьян. Как следует из документов, раскулачиванию и переселению собственно в Казахстане подвергались представители всех основных этносов: казахи, русские, украинцы, немцы. В сборнике публикуется документ о национальном составе населения Казахстана по состоянию на середину июня 1935 г. (№ 300). Он не даёт ответ на поставленный вопрос, но, возможно, поможет исследователям в дальнейшем в поиске необходимой информации.
СОЗДАНИЕ РЕЖИМА СПЕЦИАЛЬНОГО ПОСЕЛЕНИЯ
Весной 1930 г. определился комплекс проблем, связанный с выселенным кулачеством. Нуждались в уточнении и термины, обозначавшие высланных кулаков. В лексиконе, унаследованном советской властью от царизма, присутствовали определения ссыльные и ссыльнопоселенцы, т. е. высланные индивидуально по решению суда, а также административно-ссыльные, высланные индивидуально по решению административного органа. Первоначально высланных кулаков именовали спецпереселенцами, с 1933 г. – трудпоселенцами, места их расселения – спецпоселками, затем трудовыми или трудпоселками. Впоследствии, с 1940 г., вновь вернулись к терминам спецпереселенцы и спецпоселки [20].
Необходимо было создать структуру и выработать основы специального режима поселений, определить правовой статус спецпереселенцев, решить круг социальных и хозяйственно-бытовых вопросов. Значительными были проблемы охраны и чекистского обслуживания спецпоселков. На уровне СНК СССР готовились законопроекты, определявшие положение спецпереселенцев. Первый проект, поставленный на обсуждение ВЦИК 13 октября 1930 г., был отклонен. Процесс принятия решений по данному вопросу затянулся.
В феврале 1931 г. начался новый виток раскулачивания. Постановление СНК и ЦИК СССР от 1 февраля предоставило краевым и областным исполкомам и правительствам автономных республик право выселения «кулацкого элемента» из районов сплошной коллективизации. Поскольку местные органы явно не справлялись с задачей жизнеобеспечения спецпереселенцев, Политбюро ЦК ВКП (б) 11 марта 1931 г. создало комиссию в составе зам. председателя СНК А.Андреева, Г.Ягоды, П.Постышева. Комиссия под руководством Андреева должна была наблюдать и руководить за работой по выселению и расселению кулаков в целях рационального использования их труда в различных отраслях экономики. Она возложила обязанности по хозяйственному устройству и положению спецпереселенцев на ОГПУ. 1 июля 1931 г. было принято постановление СНК СССР «Об устройстве спецпереселенцев» (№ 173). Для реализации этой задачи были созданы специальные аппараты управления при ОГПУ и краевые ПП (Сибирь, Урал, Северный край и Казахстан). Регламент новых подразделений определил приказ ОГПУ «Об организации аппаратов по обслуживанию спецпереселенцев» (№ 169).
В сборнике помещен также циркуляр Гулага о чекистском обслуживании спецпереселенцев и взаимоотношениях отделов по спецпереселенцам с аппаратом СПО ОГПУ (№ 192). Временное положение ОГПУ «О правах и обязанностях спецпереселенцев и функциях поселковой администрации в районах расселения спецпереселенцев» зафиксировало систему организации управления спецпоселками (№ 201).
Постепенно вырисовывался правовой статус трудпоселенцев. Их регистрировали, приписывали к регионам, закрепляли за сельскохозяйственными производствами или леспромхозами. Спецпереселенцы находились в ведении комендатур ОГПУ и обязаны были также подчиняться указаниям поселковой администрации и местных советских органов. Спецпереселенцы в вопросах труда и снабжения приравнивались к вольнонаемным рабочим, имели право на медицинскую и социальную помощь, образование. Но они не имели права выбора местожительства, работы, передвижения вне границ посёлка без разрешения комендатуры.
К сожалению, составителям не удалось найти исчерпывающую документную информацию о местах нахождения трудпоселков. Сохранились позитивы схем жилстроительства для спецпереселенцев Казахстана. Но из-за отсутствия дат и нечеткого изображения их сложно проанализировать.
Дальнейшие депортации на территорию КазАССР как кулаков, так и деклассированных элементов в процессе чистки крупных городов в период паспортизации продолжались в течение 1931–1934 гг. В связи с этим менялась система управления поселениями, Главное управление лагерей ОГПУ было реорганизовано в Главное управление лагерей и трудовых поселений ОГПУ. После ликвидации ОГПУ и создания НКВД СССР был создан Отдел трудовых поселений Главного управления лагерей, трудовых поселений и мест заключения НКВД СССР, просуществовавший с 1933 г. до 1940 г.
Необходимо подчеркнуть, что сборник сформирован на основе документов АП РК, ЦГА РК. Судя по данным российских федеральных архивов, помещенных в вышеуказанных работах (некоторые документы из них публикуются в настоящем сборнике), отдельные депортации кулаков в Казахстан имели место, но не отражены в документах, хранящихся в государственных архивах РК. Возможно, что сведения о них проходили только по ведомственным каналам органов ОГПУ–НКВД [17].
Ряд документов сборника за 1932–1934 гг. касается положения насильственно переселенных крестьян в Карагандинском угольном бассейне (№ 240, 246, 269, 289, 291, 292). Из этих документов видно, что в жизни спецпереселенцев мало что изменилось с изменением системы управления. Вопиющие санитарно-гигиенические условия и в быту, и на производстве, эпидемии, высокая смертность, равнодушие руководящих работников к нуждам спецпереселенцев, а иногда и проявления откровенного саботажа в отношении обеспечения «кулаков» были явлением повсеместным. И это несмотря на решения республиканского и местных партийных органов, обращений органов ОГПУ в правление Каругля. Справедливости ради необходимо отметить, что отношение к спецпереселенцам несущественно отличалось от отношения к рабочим. Но свободные граждане имели право покинуть место работы, которым они активно пользовались. Всюду в совхозах отмечалась огромная текучесть кадров, поэтому использование принудительного труда спецпереселенцев стало в некотором роде выходом из положения для хозяйственных организаций. Но решение конкретных производственных задач в конечном итоге потребовало «хозяйственного обустройства» спецпереселенцев.
Высылка крестьян в 1930–1935 гг. создала прецедент для будущих массовых акций по переселению миллионов граждан СССР. Именно в период «ликвидации кулака и бая» возникла необходимость в разработке нормативно-правовой базы режима спецпоселений (трудпоселков и пр.), деятельности спецкомендатур, использования труда спецпереселенцев на производстве и в сельском хозяйстве. «Без специальных поселений, т.е. принудительного расселения вместе с семьями и принудительного труда невозможно было столь быстрое освоение пустынных пространств Севера, Сибири, Дальнего Востока, Средней Азии. Дешевизна рабочей силы и экстенсивные формы ее использования позволяли государству не задумываться об экономической целесообразности тех или иных строек века» [21].
ОБ ОТБОРЕ ДОКУМЕНТОВ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ
При подготовке данного сборника составительский коллектив следовал требованиям, сложившимся в практической деятельности археографов на постсоветском пространстве. Однако уже на первом этапе в процессе выявления документов возникли трудности, преодолеть которые составителям не удалось. Процесс рассекречивания документов Национального архивного фонда РК, начатый в 1994 г. на правительственном уровне, не был завершен. Исключение составил комплекс документов, хранящихся собственно в Архиве Президента РК. Поэтому для реализации принципа максимума документальной публикации в данной конкретной ситуации у составителей не было юридической основы. В рамках того объёма источниковой базы (фонды бывшего Архивного Фонда КПСС, хранящиеся в АП РК и некоторые фонды ЦГА РК), которая была доступна, составители провели выявление документов, стремясь следовать принципу оптимума документальной публикации: выявлялись документы, связанные с собственно проблемой насильственного переселения. Отсекались информационные пласты, сопутствующие ей (ход самой коллективизации, процесс отторжения собственности крестьян, реализация планов по различного вида заготовкам и т.д.). Исключение составил документ № 94, публикация которого даёт возможность обратить внимание исследователей на проводимые плановые переселения, их отличия от депортаций и в то же время на необходимость первых, т. к. процент представителей массовых профессий, связанных с интеллектуальным трудом в области медицины и просвещения, среди депортированных был крайне низок. Одновременно более 25 документов, ранее не публиковавшихся, но, на взгляд составителей, помогающих осмыслить изучаемую тему, были использованы при подготовке примечаний. Применялсяпринцип вертикального и горизонтального зондирования, выразившийся в просмотре документов фондов как соподчиненных партийных органов, так и контролирующих их.
При отборе документов для публикации составители руководствовались принципами историзма и объективности. В сборник введены не только документы центральных органов власти и управления, аналогичных республиканских органов, но и письма, в т. ч. и анонимные, рядовых советских работников, крестьян, а также жалобы последних. Такой комплекс документов позволяет взглянуть на события как с точки зрения тех, кто реализовывал политику партии, так и с точки зрения тех, кто оказался объектом этого социального эксперимента. С целью реализации данных принципов использовался ряд критериев, в частности кумулятивности. Отбирались те документы, которые зафиксировали решения, имевшие стратегическое значение для последующего развития событий. К ним относятся как решения центральных партийных органов и принятых на их основе решений органов власти и правительства, так и протоколы заседаний бюро и секретариата Казкрайкома ВКП (б) и его Комиссии по подготовке мероприятий к осуществлению ликвидации кулака как класса, а также «троек» окружных обкомов. Применяя критерии полноты и достоверности информации, составители отбирали для публикации наиболее информационно насыщенные по содержанию документы, в то же время избегая сведений, не касающихся темы издания, предпочитая подлинники или заверенные копии. В соответствии с критерием системности в сборник введены обзоры, письма, телеграммы ПП ОГПУ по КАССР, некоторые из них, имея оперативный характер, позволяют вычленить детали событий.
Из 306 документов 265 (86 %) публикуются впервые. Большинство из 41 (14 %) ранее опубликованного документа взято из изданий Российской Федерации и необходимы для воссоздания полной картины происходившего.
Преобладающая часть публикуемых документов имела грифы ограничения доступа к ним. Последствием являлась неналаженность секретного делопроизводства Казкрайкома ВКП (б). Это привело к утрате некоторых документов или их подлинников, в т. ч. имевших гриф «Особая папка». Архивный фонд ПП ОГПУ по КАССР, в котором они должны или могли бы отложиться, для исследователей недоступен и в настоящее время.
Сборник снабжён научно-справочным аппаратом. Он состоит из исторического и археографического предисловий, примечаний текстуальных, оформленных в подстрочнике, по содержанию, именного указателя, списков сокращений, использованных и опубликованных источников.
В работе составителям помогали эксперты АП РК Р. М. Абдуали и А. Е. Асанбаева. Составительский коллектив благодарит за помощь доктора исторических наук, профессора Ж. Б. Абылхожина, сотрудников Государственного архива Павлодарской области О. В. Бобрешову, К. Г. Макажанову, О. В. Швидкую, Центра документации новейшей истории Восточно-Казахстанской обл. Г. Т. Касымову, П. У. Тусунбаеву.
|
